но жалок тот, кто смерти ждет, не смея умереть!©
«Такова моя нынешняя точка зрения на поэзию... Неизвестно, что я буду думать завтра. Как настоящий поэт - а я настоящий поэт и буду им до самой смерти, - я не перестану восставать против всяких правил, потому что жду потока крови, зеленой или янтарной, который обязательно хлынет когда-нибудь из моих вен.
Прежде чем идти дальше, я должен сказать, что не собираюсь разрешить все вопросы, которых коснусь. Я нахожусь в плоскости поэзии, где "да" и "нет" одинаково истинны. Если вы меня спросите, была ли лунная ночь сто лет назад такой же, как десять дней назад, я смогу доказать одинаковым образом и с одинаковым образом и с одинаковым впечатлением бесспорной истинности (и не я один, а любой поэт, владеющий своей техникой), что она была точно такой же и что она была иной. Я намеренно избегаю всего, что от эрудиции, которая утомляет слушателей, когда она не блестяща, и, наоборот, стремлюсь подчеркнуть эмоциональную сторону дела, потому что вам ведь интереснее узнать, что мелодия распускается легким дуновением, навевающим сон, и что песня может развернуть перед глазами разбойника несложный пейзаж, чем узнать, что эта мелодия возникла в 17 веке или что она написана на три четверти.
..И поставить на нашей плоти суровую печать с иберийским девизом: "Ты одинок и одиноким останешься."
Для меня нет ничего проще, чем довообразить остальное, но это было бы элементарным поэтическим обманом, который ничего общего не имеет с поэтическим творчеством, а я никого не хочу обманывать.
Интересно, что в описание малых форм и предметов он вкладывает такую же любовь и поэтическую силу. Для него жизнь яблока столь же насыщенна, как жизнь моря, а какая-нибудь пчела- явление не менее удивительное, чем лес, например.
..Поэтому для него яблоко равнозначно морю - ведь он знает, что мир яблока так же безмерен, как мир моря.
Словами никто не выскажет бушующей страсти так, как это сделал Бетховен в "Апассионате", и никогда не увидеть нам души женщин, о которых рассказал Шопен в своих ноктюрнах.
Между добром и злом разница лишь в том, как на них смотришь, ведь никто, абсолютно никто не владеет божественным даром знать и понимать состояния души.
..Нет ничего более бесплодного и пустого, чем суждение педанта из тех, что смотрят, была ли в речи вступительная часть.
..Бывают чувства настолько грандиозные, что разрушают установившиеся нормы, и если это делается с любовью, с огнем и страстью, если в результате получает выражение новая, небывалая мысль, должно возникнуть нечто прекрасное, и если мы чувствуем его во всей глубине страдания, то вынуждены признать совершенство выражения и тем самым высший артистизм.
Остаются стихи, которые продолжают мое тело; я остаюсь хозяином книги. плохой поэт..пусть! Зато хозяин своей плохой поэзии.
..среди буколической природы, целыми днями ем восхитительные фрукты, пою, качаясь на качелях со своими братьями и сестрами, и делаю столько глупостей, что иногда мне становится стыдно за свой возраст.
Истина - это живое, а нас хотят наполнить мертвечиной и опилками. Глупость, если она жива - истина, теорема, если она мертва, - ложь. Впустите ветер! Тебя не пугает идея моря, в котором все рыбы, не сознавая этого, были бы привязаны цепочкой к одной точке? Я не оспариваю догмы. Но я не хочу видеть точки, до которой "эта догма" доводит.
...Не теряй бодрости! быть радостным - необходимость, долг. Это говорю тебе я, который сейчас в самой печальной и неприятной полосе в своей жизни.
Ты мучишься и напрасно. Очерти плоскость своего желания и живи в ней, всегда по одной и той же норме красоты. Я так делаю, дорогой друг..И как мне трудно! Но я не отступаю. Я немножко против всех, но меня утешает во всех огорчениях живая красота, которая бьется у меня в руках. И в самой тягостной внутренней борьбе и замученный любовью, обществом, безобразиями, я храню и соблюдаю свою норму бодрости любой ценой. Я не хочу, чтобы они меня победили. Ты не должен дать себя победить. Я очень хорошо знаю, что с тобой происходит.
Это у тебя есть и никогда не отнимется, и даже в письме, когда ты возмущаешься, среди всех грубостей (которые мне нравятся) у тебя просвечивает нежность твоего светлого и истерзанного сердца.
Плохая память у меня только на одно: на мелочи. Кто хочет мне досадить, попусту теряет время, потому что такие вещи я тут же забываю. Здоровый смех в ответ на все.
..И тогда тоже. И тогда я смеялся, как теперь. Лучше сказать, теперь я смеюсь, как и прежде, как в детстве - это мой детский, деревенский смех, который я сберегу навсегда, навсегда,до самой смерти.»
Прежде чем идти дальше, я должен сказать, что не собираюсь разрешить все вопросы, которых коснусь. Я нахожусь в плоскости поэзии, где "да" и "нет" одинаково истинны. Если вы меня спросите, была ли лунная ночь сто лет назад такой же, как десять дней назад, я смогу доказать одинаковым образом и с одинаковым образом и с одинаковым впечатлением бесспорной истинности (и не я один, а любой поэт, владеющий своей техникой), что она была точно такой же и что она была иной. Я намеренно избегаю всего, что от эрудиции, которая утомляет слушателей, когда она не блестяща, и, наоборот, стремлюсь подчеркнуть эмоциональную сторону дела, потому что вам ведь интереснее узнать, что мелодия распускается легким дуновением, навевающим сон, и что песня может развернуть перед глазами разбойника несложный пейзаж, чем узнать, что эта мелодия возникла в 17 веке или что она написана на три четверти.
..И поставить на нашей плоти суровую печать с иберийским девизом: "Ты одинок и одиноким останешься."
Для меня нет ничего проще, чем довообразить остальное, но это было бы элементарным поэтическим обманом, который ничего общего не имеет с поэтическим творчеством, а я никого не хочу обманывать.
Интересно, что в описание малых форм и предметов он вкладывает такую же любовь и поэтическую силу. Для него жизнь яблока столь же насыщенна, как жизнь моря, а какая-нибудь пчела- явление не менее удивительное, чем лес, например.
..Поэтому для него яблоко равнозначно морю - ведь он знает, что мир яблока так же безмерен, как мир моря.
Словами никто не выскажет бушующей страсти так, как это сделал Бетховен в "Апассионате", и никогда не увидеть нам души женщин, о которых рассказал Шопен в своих ноктюрнах.
Между добром и злом разница лишь в том, как на них смотришь, ведь никто, абсолютно никто не владеет божественным даром знать и понимать состояния души.
..Нет ничего более бесплодного и пустого, чем суждение педанта из тех, что смотрят, была ли в речи вступительная часть.
..Бывают чувства настолько грандиозные, что разрушают установившиеся нормы, и если это делается с любовью, с огнем и страстью, если в результате получает выражение новая, небывалая мысль, должно возникнуть нечто прекрасное, и если мы чувствуем его во всей глубине страдания, то вынуждены признать совершенство выражения и тем самым высший артистизм.
Остаются стихи, которые продолжают мое тело; я остаюсь хозяином книги. плохой поэт..пусть! Зато хозяин своей плохой поэзии.
..среди буколической природы, целыми днями ем восхитительные фрукты, пою, качаясь на качелях со своими братьями и сестрами, и делаю столько глупостей, что иногда мне становится стыдно за свой возраст.
Истина - это живое, а нас хотят наполнить мертвечиной и опилками. Глупость, если она жива - истина, теорема, если она мертва, - ложь. Впустите ветер! Тебя не пугает идея моря, в котором все рыбы, не сознавая этого, были бы привязаны цепочкой к одной точке? Я не оспариваю догмы. Но я не хочу видеть точки, до которой "эта догма" доводит.
...Не теряй бодрости! быть радостным - необходимость, долг. Это говорю тебе я, который сейчас в самой печальной и неприятной полосе в своей жизни.
Ты мучишься и напрасно. Очерти плоскость своего желания и живи в ней, всегда по одной и той же норме красоты. Я так делаю, дорогой друг..И как мне трудно! Но я не отступаю. Я немножко против всех, но меня утешает во всех огорчениях живая красота, которая бьется у меня в руках. И в самой тягостной внутренней борьбе и замученный любовью, обществом, безобразиями, я храню и соблюдаю свою норму бодрости любой ценой. Я не хочу, чтобы они меня победили. Ты не должен дать себя победить. Я очень хорошо знаю, что с тобой происходит.
Это у тебя есть и никогда не отнимется, и даже в письме, когда ты возмущаешься, среди всех грубостей (которые мне нравятся) у тебя просвечивает нежность твоего светлого и истерзанного сердца.
Плохая память у меня только на одно: на мелочи. Кто хочет мне досадить, попусту теряет время, потому что такие вещи я тут же забываю. Здоровый смех в ответ на все.
..И тогда тоже. И тогда я смеялся, как теперь. Лучше сказать, теперь я смеюсь, как и прежде, как в детстве - это мой детский, деревенский смех, который я сберегу навсегда, навсегда,до самой смерти.»