сказка элру.
Зима была волшебной.
Снег лежал на ветвях пушистыми облаками, искрился ярче гирлянд, заметал дороги и ему хотелось, чтобы снегу намело доверху - до самых крыш - чтобы было не выйти из дома. И, конечно, же, не войти.
Чтобы можно было знать, что тот, кого ждешь, не просто не приходит, а всего лишь не может прийти. Из-за снега, а не из-за чего-то серьезного, страшного, темного и большого. Чтобы ждать чуда, смотреть на снег, мерзнуть, улыбаться людям на улице. Жизнь, в отличии от зимы, волшебной не казалась.
Снег не заваливал двери, и нос Иррэ, спрятанный в шарфе, мерз и краснел по вине хозяина, шляющегося ночью по улицам.
Ночью на улицах нет людей. Точнее, их нет зимой, когда есть ветер, зло ревущий в уши ненужную правду; есть ночь, насмешливо мягкая; есть магазины, переливающиеся радостными огнями - теми, рядом с которыми нет места невеселым, укрытые ветки деревьев, выглядывающая красная гроздь рябины, будто вылезшая с картинки, да много еще чего. Нет их, впрочем, только в богатых районах, там, где у каждого есть свое место, где можно согреться, в прошлом районе, где Иррэ жил, людно было всегда. Шумно, холодно, грязный слипшийся снег, дымный воздух, костры, квартирная конура, поборы, штрафы. Потом ему повезло, как он думал. Сначала думал, то есть.
-Не помнишь меня?
-Чокнутый, отойди.
-Легче. Эй, это я, Тид. Иррэ, помнишь? Пятый переулок, шестая коробка, желтые окна.
Он помнил.
Мама только умерла, и Иррэ лежал комочком на улице. Слезы затекали ему в уши и он знал, уже тогда, что никто больше не поможет ему. Что он умрет там, в грязи, что следующий, кто пройдет мимо пнет его также, как предыдущий. Ему было больно и холодно, живот ныл от голода и от удара, и он обхватывал руками колени так сильно, что оставались синяки.
-Ты из этого дома? - Мальчик тронул его за плечо. -Эй. Тебя били?
Иррэ помотал головой. Он хотел замерзнуть побыстрее, а не разговаривать с чудаками - у него не было на это времени. Тот оказался упрямым.
-Эй. Меня звать Тид, а тебя? Я новый здесь, мы сегодня приехали. Тебе сколько? Мне вот уже 12. Немой?
Он поставил Иррэ на ноги, отряхнул. Тот не сопротивлялся, только смотрел исподлобья, искоса, готовясь увернуться, если будет необходимость. Иррэ вытер рукавом нос, размазал по лицу грязь, шмыгнул.
-Мне восемь, но это не твое дело.
-Ты в какой коробке живешь? Нас поселили в шестую. Она, говорят, широкая, представляешь, там наверное аж трое поместятся!
-Я знаю. Нас оттуда и выселили. - Он снова заревел и больше не собирался останавливаться, только смотрел в спину уходящего. Коробка была их: его и мамы, там было тепло, и просторно, и сухо, и ветер задувал в щели, и это было так весело! Потом платить стало нечем, мама болела и не уходила по утрам как раньше, и Иррэ был рад, а потом было холодно, костры, дым, и с утра та больше не смогла встать. И он уже скоро не сможет, конечно.
-Эй, вставай. - Темный мальчик присел рядом с ним, потер ему уши, а у Иррэ и огрызнуться-то не было сил, позор. - Вставай. - Тот поднял его, притащил внутрь. Женщина из угла посмотрела сквозь них и отвернулась.
-Пей, теплая. - Тид налил ему в жестяную кружку - это была кружка Иррэ, с рождения была! - он помнил, там вмятина сбоку. А Тид добавил, - Здесь поживешь.
Шли годы, и они помещались внутрь все вместе, и женщина из угла смотрела приветливей, и Тид залепил все щели, и ветер не задувал. Тид воровал краску и красил коробку в яркие цвета, и даже после наказаний не бросил, а на мелочь время дважды не тратят. Тид доставал еду, бил его обидчиков, и валялся с ним на траве, и говорил ему, что они уедут отсюда, когда-нибудь. Уедут выше, заживут лучше.
-Мне уже 12. Мне нужно работать.
-Нет.
-Почему? Ты уже работал! Все работают!
-Потому что у нас пока что есть, чем платить. Ненужно тебе.
Он заставил Иррэ ходить к чокнутому старику с соседней улицы и учиться разной чуши, разбирать закорючки, понимать книги. Он говорил, что это будет нужно ему.
-Я теперь могу выезжать из города.
-Это же здорово, разве нет?
-У меня новая работа.
-Какая?
-Не спрашивай.
Тид поздно приходил и уходил рано, а Иррэ ходил к старику, платил подати, добывал еду, помогал Флиппе и ее дочери. Тем, которые взяли когда-то Тида. А к ним потом Тид взял его.
Тид просил читать ему книги, слушал, смотрел на небо - всегда серое, грязное небо и говорил, что в соседнем городе на праздники бывают просветы и плывут настоящие облака. Рассказывал сказки о том, что снег бывает чистый, зима красивая, что за воздух не надо платить, что люди живут в больших-больших коробках, и что люди - добрые.
-Так не бывает, - говорил Иррэ. - Так наверху, слое, наверное, аж на 15!
-Ты там тоже окажешься, - неизменно утверждал тот. - Увидишь.
-Врун, - смеялся Иррэ, и засыпал, сжав теплую, загрубелую руку.
Однажды Иррэ слышал, как говорят о Тиде Флиппе со стариком. Услышал, как люди ненавидят его. Заметил, что люди боятся его. Иррэ спросил.
-Кем ты работаешь? Я, знаешь ли, перестал верить в сказки про заводы и прочее. Мы слишком тепло живем.
-Зачем тебе?
-Скажи мне! Флиппе не уважает тебя. Даже старик не уважает тебя. И не любит, - добавил Иррэ, подумав. - Мне уже 13 и я не дурак. Ты что..- Он подумал и повторил. - Подстильничаешь и продался?
Тид усмехнулся, а Иррэ видел, что глаза у того стали похожи на два маленьких ярких камня, колючих-колючих, и невольно поежился.
-Я не подстильничаю так, как ты это понял. Я просто нэрр. - Иррэ втянул в себя воздух и замолчал. Тишина повисла тучкой над ними, и Иррэ понимал, почему глаза Тида такие злые.
-Я думал, нэрры убивают своих же. Сдают своих же. Выдают наших тем, сверху! Собирают налоги, выколачивают деньги, убивают, пытают, казнят! Когда они ходят в форме мимо, я...
Тид оборвал его.
-Ты верно думал. Но я не выдаю своих. - Его спина была такая прямая, что Иррэ казалось, что если приложить к ней линейку, то линейка будет и то кривее спины.- Мои - это вы. И я должен сделать так, чтоб вы уехали отсюда. Ясно? Ты...- Голос у Тида дрогнул и вернулся обратно, к тому, жесткому и неприятному. - Ты ненавидишь меня?
Иррэ не думал.
-Нет. Но...
-Забудь.
Губы у Иррэ дрожат, он смотрит в пол, горячая вода льется на чисто выметенный пол и шипит.
-Ее избили сегодня до смерти и я не знаю, где Флиппе. Тебе записка.
-Флиппе в реке. Кинулась.
-Это...?
-Это мне мстят.
-За..?
-За все.
-И...
-И мы переедем.
-Куда?
-В Оллу.
-В Оллу нас пока не выпустят.
-Нас - не выпустят.
-Ты уедешь без меня?
-Ты уедешь без меня.
-Не уеду.
-Я не спрошу тебя.
-Ты приедешь?
-Я приеду позже.
-Насколько позже?
-Не спрашивай глупостей.
Воздух здесь был чище, его статус - выше, еда - вкуснее. Деньги приходили в срок, в конверте не было ни строки и Иррэ не знал, это от того, что Тид не может писать или от того, что не хочет?
Здесь у него не было никого. Здесь была школа, в которую он должен был ходить, темное, красивое небо и снег из сказки, но Иррэ хотелось умереть так, как тогда, в детстве, в восемь. Или сильнее.
Когда нэрры сажали его в перевозочную повозку, а на него выходил смотреть весь поселок кроме Тида, он держал прямо спину. И когда ему плевали под колеса - тоже.
Ему было уже пятнадцать и он был один.
И он учился.
Ему было уже шестнадцать и в качестве льготы ему позволили завести животное. За то, что он отказался от льгот, был лучшим во всем и везде, и был первым претендентом на один из вполне приличных постов.
Ему было семнадцать и ночами он просыпался от холода, хотя новое одеяло было таким теплым, что теплее было прямо таки некуда. Он делал себе чай или, по бедной привычке, теплую воду, и ждал. У него была работа и некоторые связи, те, за которые половина школы чуть наклоняли голову при встрече с ним и отводили глаза, побаиваясь.
Ему было уже восемнадцать. У него появились друзья и некоторые враги. Он забывал, ничего не ждал, хотел уехать из Оллы в Скрену, потому что ему обещали повышение, назывался придуманным именем и высоко поднимал подбородок. Снег мел.
Иррэ возвращался домой под руку с кавалером. Если у него все получится, это место будет его. Он уедет в Скрену, а там, говорят, бывает весна. А то, что у кавалера усы и две бородавки, так бывало и хуже, особенно на последнем экзамене, вот это было да, противно...
-Не помнишь меня? - Сбоку выскочила высокая фигура в смешном, устаревшем пальто, споткнувшись о сугроб, фигура все же удержалась на ногах. К некоторому брезгливому удивлению Иррэ, он отвык от драных пальто, дурно пахнущих людей, нарушения собственного покоя, и не желал снова с этим встречаться.
-Чокнутый, дай пройти. - Ирэ махнул рукой в перчатке в сторону, отгоняя движением назойливое насекомое.
-Легче. Эй, это я, Тид. - И помахал рукой со ссадинами у него перед носом. - Иррэ, помнишь? Пятый переулок, шестая коробка, желтые окна. Ну?
Тид улыбался. Его нельзя было не узнать. На нем не было формы, и волосы стали чуть длиннее, даже пальто осталось таким же. Даже улыбка. Тид излучал счастье так сильно, что это чувствовалось физически.
Кавалер открыл рот, брезгливо сморщился.
-Что это, Адренус? Ваш знакомый?
Скрена мелькнула перед глазами, весна, трава, труды, желтые коробки... Иррэ молчал. От него веяло отчаянием.
Тид всмотрелся в стоящих перед ним, и сказал извиняющимся, разочарованным голосом:
-Вероятно, я обознался. Прошу меня извинить. - Спина его - стальной прут, прямая линия, - чуть сгорбилась и он отошел в сторону, уступая им дорогу. Скользнул глазами по лицу Иррэ, его гладким, уложенным волосам, по его руке, держащейся за локоть в дорогом пальто, скользнул безразлично, так, будто действительно обознался.
Снег мел, спина Тида удалялась, кавалер непонимающе подталкивал Иррэ вперед, а тот чувствовал себя маленьким, замерзшим и умирающим. На небе были облака.
А после снег перестал идти, только звезды остались.
Тид пришел позже, поздоровался, выпил чай, спросил о делах и сказал, что снова сосед. Что не то чтобы нэрр, потому что здесь они не так зовутся, но суть та же. Стеснялся, не знал, о чем говорить, колол глазами.
Но Иррэ знает, что придет к нему завтра. Что скажет все, как было и что думает. Что не будет умалчивать. Что все будет хорошо - он видит это в окне, в одеяле, в линиях на ладони.
Только дождаться завтра, и все.
Иррэ не выдерживает и идет ночью, и когда Тид, заспанный, открывает ему дверь, он уже знает, что не поедет в Скрену. Пока Тид не убьет себе повышение снова, конечно.